Исход продолжается: о миграционных ожиданиях населения Азербайджана

«Из шести ее детей только двое остались в Ирландии;
двое живут и работают в Манчестере, двое в США.
Одна дочь замужем здесь в деревне
(у этой дочери тоже шестеро детей,
и двое, наверно, тоже уедут в Англию, а двое в Америку),
с ней остался только старший сын…».
Генрих Белль, “Ирландский дневник”

Эмиграция… Это слово стало настолько привычным для любого жителя Азербайджана, что кажется странным, по крайней мере, для меня, когда молодой человек вполне уверенно заявляет, что не собирается никуда уезжать. Гораздо естественней выглядит фраза, что “Нет, наверное, человека, который в эти годы не разу не подумывал об отъезде”. Через пару недель я случайно узнал, что тот, кто обронил эти слова, уже в Канаде. Продал квартиру, оставил очень неплохую работу и отправился за “большую воду” попытать счастья в другом мире. В тот момент я настолько увлекся исследованиями миграционных процессов, что вместо сожаления по поводу отъезда еще одного хорошего, образованного, русскоязычного человека подумал совсем о другом. Сразу промелькнула обидная мысль, что эх, черт возьми, упустил ценного информанта. Ведь труднее всего было найти и разговорить именно тех, кто только еще собирается покинуть страну. Гораздо проще оказалось, никуда не выезжая из Азербайджана, встретиться с эмигрантами, причем из самых разных уголков света. Все сказанное относится к блоку качественных исследований, которые без консультаций с Виктором Воронковым не состоялись бы. Поначалу проводился количественный опрос (анкетирование). Но так как к концу исследования я превратился уже скорее в антиколичественника, то, выражая все же благодарность всем тем, без кого опрос бы не состоялся, решил результаты его в статье не приводить. Если уж становиться качественником, то сразу и навсегда. Тем более, что качественные исследования, т. е. проведение серии свободных глубинных интервью с акторами, непосредственно задействованными в миграционных процессах, позволили нам получить куда более разнообразные и интересные данные об изучаемом явлении, чем те, которые были получены в ходе опроса. Кроме того, в текстах интервью миграция как живое динамичное явление выглядела куда более рельефно. Возникает вполне, по моему мнению, закономерный вопрос: стоит ли мучить себя и других, вначале упрашивая их заполнить горы анкет, а затем еще и занимаясь весьма утомительным подсчетом полученных результатов. Как бы там ни было, но я не стал целенаправленно искать ответа на этот вопрос при проведении исследования. Именно сам его ход, при одновременном применении количественного и качественного методов, заставил меня признать правоту сторонников последнего. Поэтому закончил я свое исследование, похоже, уже будучи законченным качественником. Вся эта трансформация взглядов подвигла меня на последнем этапе работы предпринять поездку для проведения наблюдения с целью определиться в своих взглядах по поводу обезлюдения деревень, или, как называют в республике все территории, расположенные за пределом Апшерона, районов. Я также благодарен всем тем, без кого эта поездка просто не состоялась бы. К сожалению, ограниченный рамками одной статьи, я вынужден опустить описание этой части исследования, которая позволила сделать нам весьма интересные выводы о ситуации, сложившейся в сельских районах страны.

В любом случае, начиная работу, я не руководствовался никакими заранее определенными гипотезами. Только в самом общем, не побоюсь этого слова, глобальном плане я определил свою позицию как убежденность в том, что миграционные процессы, особенно на постсоветском пространстве, не поддаются контролю. Поэтому, вместо того, чтобы искать ответ на вопрос, сколько же людей уехало из страны, мы попытались описать те социальные причины, которые стимулируют исход из страны проживания миллионов ее граждан в поисках лучшей доли. При этом, задавая себе вопрос, изменится ли многое с трансформацией этих причин, т. е. следует ли рассчитывать на прекращение миграции или на реэмиграцию большого количества уехавших в случае улучшения социальной атмосферы в стране.

При рассмотрении миграционных процессов, в которые был вовлечен Азербайджан, необходимо помнить и о предыстории этого явления. Во многом ситуация в данной области была порождена политикой властей Российской империи и затем Советского союза. Тогда с целью создать в Азербайджане прослойку христиан в республику в большом количестве переселяли армян. В основном, это были беженцы из Ирана и Османской империи. Кроме того, переселялись сюда и представители славянских национальностей, прежде всего русских. “По оценкам, только в конце 20-х начале 30-х годов XIX века в Закавказье прибыло около 200 тысяч эмигрантов этнических армян. Затем поток резко уменьшился, но все же не прекратился, и к 60-м годам XIX века в России проживало уже более 530 тыс. армян, из которых почти 480 тыс. в Закавказье”[1]. Не меньше переселялось сюда и русских. Постепенно в Азербайджане стала возникать славянская община, ставшая в XX веке первой по численности на Южном Кавказе. И хотя возникали и сельские поселения, в основном их создавали староверы и сектанты (молокане, духоборы, субботники и др.), часть армян поселилась в сельской местности, по большей части в Нагорном Карабахе, все же большинство и тех и других оседало в городах. В частности, в Баку, где они составляли значительную часть жителей. Картину довершает переселение на эти территории немцев и курдов. Как отмечает Андрей Зубов, при малейшем ослаблении центральной власти осложнение межэтнических противоречий было неизбежно. Так случилось в период первой республики (АДР, 1918-1920 гг.), но тогда до окончательного размежевания этносов дело не дошло. История повторилась в конце ХХ века в связи с распадом СССР. И теперь с армянами произошло полное размежевание[2], а славянская диаспора, потеряв значительную часть своего состава, с каждым годом уменьшается в численности[3]. С их отъездом страна потеряла большое количество городских жителей. Похоже, что альтернативы этому процессу не было, и в данном случае имеет место ситуация постимперского разъединения народов, описанная У. Р. Брубейкером на примере Османской, Австро–Венгерской и Германской империй. Сейчас уже подходит к концу второй десяток лет активизации миграционных процессов, захвативших Азербайджан, фактически с конца 1980–х годов. Основная часть работы и была посвящена попытке произвести оценку сегодняшнего положения дел. Миграция из республики все эти годы шла без преувеличения во всех направлениях. Это и, ставшая уже вполне привычной для мигрантов, Россия, где оседает большинство уехавших из Азербайджана. Устойчивой популярностью продолжает пользоваться и южное направление – Турция, но туда, в основном, едут те, кто хотел бы получить образование. В Турцию фактически никто не хотел бы эмигрировать на ПМЖ, в то время как в Россию очень многие. Все больше, особенно в последние годы, становились популярны страны Западной Европы и Канада. И в этом смысле ничего не изменилось, как это показали проведенные нами исследования. Но в принципе, это только самые основные направления для мигрантов. Жителей Азербайджана, эмигрировавших из страны в последние 10-15 лет, можно встретить везде. И в США, и в Китае, и в Австралии, и в Новой Зеландии.

При проведении серии интервью перед нами встал вопрос, что же все–таки толкает людей к эмиграции из республики. Хорошо понятны мотивы экономические, такие, как, например, отсутствие возможности найти работу. Но в ходе исследования нам пришлось убедиться, что этот мотив не может претендовать на всестороннее объяснение массовой эмиграции населения из страны. Несмотря на то, что республику уже покинуло несколько миллионов человек, количество желающих эмигрировать не уменьшается. От совершенно разных людей, никак не связанных между собой, нам приходилось слышать об одной и той же причине – у нас здесь нет будущего. При этом многие из информантов принадлежали к прослойке топменеджеров европейских и американских компаний, открывших свои представительства в Азербайджане. Это все люди, обладающие вполне устойчивым доходом. В данном случае речь идет о зарплатах, по меньшей мере, в 500-600$[4]. Следует помнить и о том, что разница в ценах во многом нивелирует разницу в зарплатах. В развитых странах жизнь гораздо дороже. Причем все эти люди не испытывали дискомфорта от необходимости тратить часть зарплаты на съем квартиры. Многие из них имеют доход и помимо заработка в компаниях. Очень часто это – сдача в аренду жилья иностранцам, что тоже приносит вполне солидную прибыль. Не стоит забывать и о коррупции. Она распространена не только в органах государственной власти. Если коррумпированность работников нефтяного сектора относительно невелика, то этого не скажешь о гуманитарных организациях. Поэтому реально определить доход менеджера подобной компании достаточно сложно, если ориентироваться только на зарплату. Один из последних по времени примеров – это увольнение, имевшее место в одной из достаточно известных гуманитарных организаций в августе 2004 года, одного из менеджеров за растрату в течение полугода порядка 30 000$. Подобных примеров можно было бы привести немало, но все это тема отдельного исследования. Нас же интересовал другой момент, почему эти люди, сделавшие вполне успешную карьеру и имеющие солидный доход, все же стремятся уехать? При этом нередко “через не хочу”, с большой степенью неуверенности в том, что там будет намного лучше. Но раз надо ехать, что же делать, поедем. Лейтмотив этих заявлений один и тот же – все они просто неуверенны в своем будущем. В определенной степени это – ощущение постоянного давления со стороны властных структур. Этот мотив также звучал во многих интервью. Однозначно, это и проблема отчуждения от государства, в котором они живут. Каждый из них понимает, что влиять на ситуацию в стране он просто не в силах. Очень многие не верят в стабильность своего нынешнего благополучия. Очень важный штрих – даже если они не уезжают сами, то стараются отправить за границу своих детей. Некоторые так и определяли один из основных мотивов отъезда – ради будущего детей. Автор хорошо помнит конец восьмидесятых годов, когда экономическая ситуация была еще вполне стабильной и маловероятно, что кто-то мог представить себе последовавшее в скором будущем катастрофически быстрое снижение уровня жизни. Первыми потянулись в дальнюю дорогу евреи и представители смешанных азербайджанско – и русско-еврейских семей. Очень многие испытывали шок при отъезде. Немало было и тех, которые уезжали, сами того, как будто, и не желая. И уже тогда часто звучали фразы типа: я уже достаточно пожил на свете, мне ничего не нужно. Главное – это дети. Мы уезжаем ради них. С тех пор мало что изменилось. Установившийся в стране режим так и не смог убедить людей в стабильности своего положения и в устойчивом развитии страны. С другой стороны, и это также очень важный момент, изменились и установки на то, что понимать под благополучием. Многим уже недостаточно их теперешнего положения, и им хочется чего-то большего. Они уверены, что если им удалось сделать вполне удачную карьеру и здесь, то тем более удастся добиться этого в любой развитой стране, где человека оценивают по его способностям, а не по региону происхождения и по родственным связям. Возможно, это стереотип, не отражающий истинного положения дел. Но фактом остается то, что многие, уехав, действительно сумели сделать себе успешную карьеру в США, Европе или в той же России. Последним по времени примером подобной ситуации, ставшим известным мне, является весьма скорый отъезд из Баку в Москву ведущего менеджера одной из гуманитарных организаций, расположенных в Азербайджане. Его зарплата составляла примерно 1000$. И он, не раздумывая, уехал, даже не успев получить последнюю по времени зарплату, и не оформив уход с работы, где проработал несколько лет, мотивируя свои действия тем, что нашел работу лучше теперешней. Учитывая вышесказанное, все же представляется маловероятным, что мигрантов из республики в ближайшие годы станет меньше. Хорошая работа и неплохой заработок далеко не всегда удерживают человека в этой стране.

Следует помнить и о другой стороне этой проблемы. Нам приходилось в ходе исследования сталкиваться и с информантами, которых иногда весьма продолжительный опыт жизни за рубежом заставил только разочароваться в своем, когда-то принятом, решении покинуть родину. Их, несомненно, меньшинство. Гораздо больше тех, кто проникается желанием остаться жить где-нибудь в Германии или Канаде. Еще раз отмечу, что и Россия в данном случае остается вполне конкурентоспособной. В целом, при определении того места, которое в сознании эмигрантов, и особенно реэмигрантов, занимает страна, где они сейчас живут или когда–то жили, проявляется очень много эмоций. На этом уровне Германия или Россия воспринимаются либо как единственная страна, где человек хотел бы жить, либо как государство, вызывающее у мигранта, при воспоминании о жизни там, целый ряд негативных воспоминаний. Подобный случай как бы двойной трансформации отношений к родине и стране, где в настоящее время человек проживает, мне довелось наблюдать в случае с Р. Ему 28 лет, он азербайджанец, родился в Баку. В Германию уехал в 1999 году, и мне повезло побеседовать с ним до его отъезда. Работа у него в Азербайджане была. Он устроился по специальности в НПО по правам человека, зарабатывал хоть и не очень много (200$), но, по его же словам, “на жизнь хватало”. Тогда он был настроен очень враждебно по отношению к порядкам в стране, где все решают взятки и знакомства, где правительство прогнило насквозь и где у него нет будущего. Он и не желал будущего там, где все продается и покупается. По прошествии пяти лет жизни в Германии, его чувства претерпели заметные изменения. На вопрос, как ему живется в Европе, я получил несколько неожиданный ответ: “Ты знаешь, очень трудно. И в начале было тяжело, когда только приехал. Пока квартиру нашел, потом работу. Конечно, честно говоря, в социальном плане никаких проблем нет. Финансово нелегко, конечно, но на жизнь хватает. Можно даже не работать и жить на пособие, все равно нормально. Дело просто в среде, которая тебя окружает. Ты знаешь, окружающая обстановка очень сильно давит. Очень трудно приспособиться к чужим нравам. Ты выходишь на улицу, и все вокруг не родное, все на немецком. Вокруг говорят на немецком, все вывески на немецком, вообще все на немецком. Да и совсем другие отношения между людьми, и сами люди другие. Очень многие не выдерживают. Я даже знал одного из России, не какой–нибудь пацан, а отсидел в свое время. Уже за сорок ему было. Не выдержал, покончил жизнь самоубийством. Даже битые ребята не выдерживают, чего только в жизни не повидавшие”. При этом ему самому повезло. По его словам, у них много друзей и дом всегда полон гостей. В Германии он женился на так называемой русской немке. У них родился сын. Он во время беседы постоянно повторял, что в социальном плане все нормально, но жить очень тяжело. Перед нами здесь возникает очень заметный штрих. Он хочет вернуться на

родину, и в этот раз – уже ни слова критики в адрес порядков, царящих в стране. Но сейчас он получает образование и готовится получить гражданство. И только после этого он хочет вернуться, уже будучи гражданином Германии, чтобы наладить здесь свой бизнес или найти работу в инофирме. Это очень четко прослеживаемое явление. Быть у себя на родине, иметь здесь бизнес гораздо удобнее в качестве гражданина другой уважаемой страны, нежели своей собственной. Мы еще вернемся к этому моменту, но пока замечу, что среди реэмигрантов очень много тех, кто испытывает дискомфорт по возвращении на родину. Разница в образе жизни, видимо, настолько велика, что мигрант по возвращении домой должен пережить нередко весьма болезненный период адаптации к вновь обретенной родине. Здесь все становится чужим. Особенно нормы и правила поведения традиционного общества, все еще весьма живые в Азербайджане. Контроль со стороны общины по отношению к индивидууму, скорее свойственный деревенскому жизненному укладу, воспринимается весьма болезненно. Эта разница выражается, причем совершенно разными людьми, как отношения простоты. Там все просто, здесь все сложно. Здесь ты не можешь и шагу ступить без оглядки на тех, кто может и должен выносить суждения по поводу твоего поведения.      

В реальности это случается иногда с целыми семьями. Мне довелось познакомиться с историей К., которая вместе с мужем и двумя детьми попытались эмигрировать в Германию в 1996 году. Каналы выезда в страны Западной Европы весьма функциональны. В среднем, стоимость за выезд одного человека определяется в 1500/2000$. Как правило, в эту сумму входит пересечение границы и адвокат, который помогает устроиться в стране–реципиенте поневоле. При этом возможность получения гражданства, естественно, на повестке дня не стоит. Мигранту помогают пройти необходимые процедуры для получения вида на жительство, временного жилья, зачастую в лагере для мигрантов и пособия. Все остальное зависит уже от самого уехавшего. В основном, все надежды на получение гражданства связаны с браком. Причем было бы неверным воспринимать все подобные бракосочетания как фиктивные. Только мне встретилось три случая заключения браков именно по любви. Очень часто эти люди приезжают в Баку, чтобы оформить свои отношения. Здесь мне и повезло “выловить” их в сети проводимого исследования. В основном, уезжающие подобным образом выдают себя за политических или этнических беженцев[5]. Мы еще вернемся к этой теме, а сейчас о семье К. Они всей семьей, тогда еще с одним ребенком, уехали в Германию, именно так и представив себя: политическими беженцами. Прожили там почти пять лет. “Нас там все, в принципе, устраивало. В материальном плане мы были обеспеченны хорошо. Получали приличную помощь от государства. И пособие деньгами давали, и вещами тоже помогали. Муж еще и работал. Первое время нелегально, но потом разрешение получил”. Но что-то заставило их вернуться. “Мы могли остаться, только очень скучали по родственникам. Все здесь остались. И потом, честно говоря, утратили, наверное, ощущение реальности. Мы в Германии скопили приличные деньги, около 18 000$. Там жить устали, без родни, скучно было. Да и решили, что за эти деньги купим квартиру, и еще хватит, чтобы мужа на работу устроить”. Но в расчетах своих, как показало время, они глубоко заблуждались. Перед отъездом муж продал квартиру в Баку, сама же К. была из Гянджи, где и проживала ее семья. Вернувшись, нового жилья они приобрести не успели, на работу устроиться так и не удалось, а деньги подошли к концу. “Сейчас мы, конечно, очень жалеем, что вернулись. Думали, что жизнь как будто наладилась, деньги есть. Сможем и на родине неплохо устроиться. А когда оказались ни с чем, в Германию путь уже был заказан”. В конце концов ей пришлось вернуться в Гянджу к родителям, а муж, так и не найдя работу, уехал на заработки в Москву. Вообще всех вернувшихся – естественно, условно – можно поделить на две группы. Тех, кто, приехав на родину, так и не сумел устроиться, и другая группа – те, кто, наоборот, вполне успешно устроились по возвращении. Но и те, и другие в массе своей хотят вновь уехать. Как, например Расим, который после пяти лет жизни в Израиле, привез на родину 30 000$. На Землю Обетованную его пригласил друг. Выехав, он оформил рабочую визу – в качестве дояра, получившего известность благодаря качеству продукции выходившей из его рук в районе, где располагалось кафе, в котором он очень неплохо зарабатывал. Затем в связи с началом Интифады и окончанием срока действия визы, был вынужден вернуться. Не по своей воле. Купил квартиру и машину, нашел неплохую работу. Но через некоторое время почувствовал, что больше не в силах оставаться на “исторической” родине. “Не могу здесь жить. Люди не те, все уже стало не родным. Там жить, общаться с соседями и просто знакомыми очень приятно. А здесь все с задней мыслью. Опять же, одни наши менты чего только стоят”. Через два года после приезда они продали трехкомнатную квартиру, взяв вместо нее однокомнатную, чтобы было где жить, и потратили деньги с целью сделать жену еврейкой. Причем, чтобы превратить в еврейку женщину, уже побывавшую в Израиле в качестве азербайджанки, им пришлось заплатить немалые деньги. Результат, впрочем, был не совсем радужным. Жена смогла уехать и даже получила гражданство, но не сумела устроиться на работу, а ему, по крайней мере, до сих пор, так и не разрешили въезд в Израиль. При всех своих особенностях эти истории по большому счету очень типичны. Как и истории тех, кто вполне доволен возвратом на родину. Только последних гораздо меньше.

Сейчас мы, возможно, совершим несколько резкую смену темы и поговорим о тех, кто переехал жить и работать в Азербайджан. Вся кажущаяся парадоксальность ситуации состоит в том, что страна, из которой уже уехали миллионы и собираются уезжать многие другие, в то же время достаточно привлекательна для эмигрантов. Прежде всего, речь идет о турках. Как мне рассказала об этом в интервью одна из девушек, вышедших замуж в Турции, они с мужем очень хотели бы переехать на время в Баку. В данном случае, конечно, немаловажное значение имеет и наличие родственников уехавшей в стране исхода. Но принцип привлекательности Азербайджана вполне типичен. Относительно высокие зарплаты, получаемые иностранцем, работающим за рубежом, и довольно дешевая, по крайней мере, относительно Турции жизнь. Если у них пока ничего не получилось, то их более удачливые сограждане, составляют в республике, пожалуй, наиболее заметную прослойку среди иностранцев. Азербайджан, несмотря на катастрофическое падение качества образования, продолжает, тем не менее, оставаться привлекательным местом учебы не только для турков, но и для китайцев, корейцев, вьетнамцев. Значительную часть иностранцев составляют представители развитых стран, прежде всего США и Англии. В массе своей они работают в нефтяной и сопутствующей ей сфере. Есть немало индийцев и пакистанцев. Мне довелось пообщаться с некоторыми из них, вполне довольными жизнью в Азербайджане. Еще раз подчеркну, что не стоит удивляться подобной ситуации. Выше я уже отмечал, что гражданам прежде всего развитых стран очень привольно живется в Азербайджане. Их не так опекают налоговые и другие грабительские и коррумпированные государственные структуры республики. Кроме того, сами они практически неприкосновенны. Наиболее интересны в данной связи те, кто после окончания контракта с фирмой остался здесь жить и основал свой бизнес. Пожалуй, один из известнейших случаев подобного рода – это семейство экс-посла США в Азербайджане Эскудейро. Предыдущий президент подарил ему участок земли в весьма престижном районе города, где предпочитают строить себе особняки самые богатые граждане страны. Тот после выхода в отставку остался в Азербайджане в качестве предпринимателя. Построил на подаренной ему земле особняк, в котором расположил также офис, и, весьма довольный, как мне сообщила информантка, близкая к этой семье, своим нынешним положением, живет в Азербайджане. Причем здесь осталась вся семья – его жена и двое великовозрастных сыновей.

Осталось прояснить еще один, по нашему мнению, интересный момент, относящийся к реэмиграции. В 1990–е годы в республику переехало немало семей тех азербайджанцев, кто еще в советский период уехал учиться и работать в Россию, Украину и другие республики СССР. Как правило, эти браки, смешанные в этническом плане. Жены их очень часто, если не в большинстве случаев, русские или украинки. Мне удалось встретиться с детьми из восьми таких семей. Только в одной из них оба родителя были азербайджанцами. Члены этой семьи – потомки репрессированных при Сталине жителей Азербайджана, высланных на поселение в Казахстан. Как правило, дети из таких семей чувствуют себя в Азербайджане, который является родиной только одного из их родителей, весьма некомфортно. В определенной степени это связано с тем, что фактически никто из них не владеет азербайджанским языком. Кроме того, они так и не смогли адаптироваться к местным обычаям и привыкнуть к взаимоотношениям между людьми. Они не столько пополнили собой ряды русскоязычных, сколько приезжих. В большинстве своем они не видят себя в будущем гражданами страны, куда их забросило по воле одного из родителей. Еще менее адаптированы к местной жизни их матери. Последние, как правило, жалеют, что приехали на Кавказ, и чувствуют себя здесь чужими. Так, например, Ксения переехала в Баку уже в возрасте 14 лет из Харькова. Здесь ей не нравится. “Нет, конечно, есть и хорошие стороны. Люди здесь, например, очень гостеприимные, а там этого не увидишь. Но в то же время люди и какие–то лицемерные, а там этого нет”. Они решили поехать с матерью, украинкой, летом в Харьков, чтобы на месте определить возможности обустройства на Украине. Вполне вероятно, что они не вернутся. “Не думаю, что я здесь останусь. Там все же намного лучше. И с работой легче”. Важнейший штрих миграционной составляющей, о котором уже упоминалось выше – это сила родственных связей, скорее присущая отношениям в традиционном обществе, а не в современном. Здесь речь идет не о каналах выезда за рубеж, которые также функционируют на основе родственных и местнических отношений. Речь идет об их обратной силе. Вернулись они потому, что отец Ксении – единственный сын в семье, и его родители остались здесь одни. Подобная ситуация очень типична. То же произошло и с семьей Исмаила, переехавшего из Пскова в Баку уже пять лет назад, когда ему было 15 лет. Тут интересен другой момент. Отец Исмаила из Бейлокана, но вернулся не туда, а в Баку. Это также вполне типичный момент. Очень многие получают возможность осесть в столице, по возвращении откуда–нибудь из России. Сам же Исмаил, скорее, исключение. Он не очень стремится к отъезду, хотя замечает, что все зависит от того, как хорошо он сможет в дальнейшем здесь устроиться.

Следует подробно остановиться и на этническом аспекте эмиграции из страны. Без всякого сомнения – он один из центральных. Речь в данном случае идет не о выдавливании из страны граждан, не являющихся азербайджанцами. Это имело место в недалеком прошлом и только по отношению к армянам. Речь идет скорее о политике принимающей стороны. Так, например, Германия принимала евреев. Поэтому статус принадлежности к этому этносу был весьма высок. Было и есть два варианта его приобретения: брак или подделка документов. Первый вариант был и остается весьма действенным. Но подобный способ отъезда весьма затруднителен для тех, кто уже состоит в браке. Второй способ был очень популярен в конце 1980-х, первой половине 1990-х годов. С тех пор контроль за достоверностью документов был заметно ужесточен, но это не значит, что канал отправки за рубеж прекратил действовать. Вот, например, относительно недавний случай. С., 26–летняя девушка, со стороны матери армянка, по отцу азербайджанка. В трехлетнем возрасте ей пришлось остаться без матери, которая скоропостижно скончалась. Трагические события армяно-азербайджанского противостояния их семьи практически не коснулись. Тем более, что к тому времени у нее была уже другая мать, и на сей раз азербайджанка. К моменту окончания института (медицинского) она всерьез задумалась об отъезде. Еще и потому, что ее настойчиво приглашал дядя, бакинский армянин, осевший в Германии. Но вместо нее одной страну покинула вся семья. Для этого они оформили документы мачехи, как если бы она была той самой первой женой, армянкой. Когда С. исполнилось 23 и она окончила институт, вся семья покинула пределы Азербайджана. К тому времени у нее был уже двенадцатилетний сводный брат. Вся эта ситуация объясняется тем, что возможность трудоустроиться, да и вообще получить какой–либо вид на жительство с дальнейшим правом на получение гражданства, предоставляется только избранным этническим группам. Здесь и кроется причина того, что многие жители страны выбирают для отъезда этнические каналы. За немалую плату создаются документы, благо система настолько коррумпирована, что это вполне возможно, удостоверяющие, что, например, бабушка или дедушка потенциального эмигранта являются еврейкой или евреем. В последнее время более популярен вариант “переквалификации” в армянина или армянку. Это не опечатка. Мы использовали именно слово – “переквалификация”. Дело в том, что в данной связи идентичность призвана решить социальные проблемы мигранта. Речь не идет об аккультурации или, тем более, ассимиляции. Поэтому явление это больше социальное, а не этническое. В конце 1980-х – начале 1990-х годов проще было создать еврейскую легенду. Но с тех пор Израиль через свое посольство установил довольно жесткий контроль за достоверностью документов. Кроме того, посольство Германии – страны, также объявившей квоту на прием евреев, чем очень многие азербайджанские евреи воспользовались, – начало проверять притязания граждан на еврейское происхождение и через посольство Израиля. Так что проще стало использовать “армянский вариант”. Дело доходит до курьезов, когда, например, по рассказам самих же эмигрантов, азербайджанцы числятся в Германии как армяне, а последние, напротив, как азербайджанцы. Мы столкнулись со случаем переделки документов уже и в талышском варианте, правда, в пакет их входили и справки, удостоверяющие причастность эмигранта к политической партии, гонимой в Азербайджане. Это семья эмигрировала в Канаду, и получила вид на жительство, в качестве политических беженцев. Интересен еще один вариант, предложенный на рассмотрение автору эмигрантом, живущим сейчас в Германии. Он указал на то, что можно сделать за доступную цену в 1000 – 1500$ паспорт так называемого “демократа”. Речь идет о беженцах из Ирана, осевших в Азербайджане еще в советское время. Политические эмигранты из Ирана, безусловно, получают право на убежище в любой стране ЕС. К сожалению, автору не удалось выяснить, воспользовался ли кто–либо подобной возможностью. Впрочем, беженцы из Ирана продолжали пребывать в республику и в период независимости, а фактор фиктивных браков не может быть исключен. Но здесь, конечно, куда более популярны еврейки или, например, немки, которых находят, в основном, уже в самой Германии. Наверное, следует остановиться на этом интересном моменте. Если именно еврейское происхождение, причем до третьего колена, и есть фактор возможного отъезда, то быстрое снижение численности еврейской диаспоры должно привести к прекращению функционирования этого канала. Еще во второй половине 1990-х гг. А. Юнусов, со ссылкой на Еврейское агентство Сохнут, говорил об отъезде из Азербайджана к 1999 г. 88 % евреев, живших здесь. Официальная статистика утверждает, что по переписи 1999 г. в стране живет 8,9 тыс. евреев. Но при этом глава общины евреев Моше Беккер пишет, что “В Азербайджане на сегодняшний день (речь идет о 2000 г., Р.С.) проживает около 26 тысяч евреев”.[6] В 2004 г. автор попытался прояснить ситуацию в интервью с одним из руководителей еврейской гуманитарной организации VAAD L’ATZOLA – Хаимовым Асоэлем. Он указал на то, что только по их спискам в очередь на мацу записано около 18 тыс. человек евреев. Причем, по его утверждению, все они отобраны с учетом весьма жестких иудейских религиозных канонов. В общем, ситуация темная, как, собственно, и с оценкой национальных меньшинств в целом по республике. Как бы там ни было, похоже, что “еврейское окно в нейтральные страны” пока еще вполне жизнеспособно.

Другая проблема – русские и вообще славяне в Азербайджане. Их численность сократилась не менее, чем в два раза с 1989 г. Основная масса довольно спонтанно покинула границы страны в конце 1980-х – начале 1990-х гг. Несмотря на то, что, в отличие от событий 1918-20 гг., когда имели место погромы в русских деревнях, например, в Мугани, никаких целенаправленных выступлений против русских не было, они все же продолжают уезжать. По утверждению того же А. Юнусова, примерно по 10 тыс. человек в год. И эта эмиграция, несомненно, содержит этническую составляющую. Приведу очень показательное интервью с русской женщиной 1939 года рождения. В момент разговора она только собиралась уезжать. Обозначим ее как Л.. Родилась она в Баку, образование высшее. Отец из Баку же ушел на фронт и не вернулся, пропал без вести. Вначале разговора она указала на тяжелое экономическое положение – пенсии в размере 100 тыс. манат (это около 20 $) ей, конечно, не хватает. Но затем сказала, что определенный дискомфорт приносит и незнание языка. Главная ее цель – воссоединение дочерей, одна из которых живет в городе, расположенном в Ленинградской области (г. Кириши). “Я-то свою жизнь прожила, мне уже 65 лет, ну сколько я еще проживу. А дети, вот с внучкой проблема. Она ведь у нас азербайджанка (дочь Л. была замужем за азербайджанцем. Р.С.). Веду ее в школу, а она мне говорит, зачем вы, русские, нас танками давили. Зачем надо десятилетнего ребенка учить этому. Вы читали учебник истории 5-го класса? Это ужас. Мало того, что он написан коряво, бездарно, многое – откровенная ложь, так зачем еще это детям малым внушать? Что я ей могу на это ответить? Мало эти танки самих русских, что ли, давили. Я говорю, война, что поделаешь. А сама думаю, что неужели все было так плохо. Все азербайджанцы, кто в Ленинграде учились, сейчас здесь прекрасные специалисты. В Москве учились – здесь лучшие врачи. Где моя дочь живет, в России, у нее участковый врач – азербайджанка, и прекрасно общаются. Да полнашего только микрорайона там. Полно азербайджанцев. Я приехала, набежали, спрашивают, как там наши пятиэтажки стоят. И все устроились, работают, живут. А закончит моя внучка здесь школу в русском секторе – и куда денется? Сейчас будут экзамены в институт, что в русский сектор, что в азербайджанский, все равно на азербайджанском языке сдавать надо”. Я решился задать ей более жесткий вопрос, уезжает ли она, потому что русская. На что она ответила утвердительно с учетом всего приведенного выше. Дочь вышла второй замуж за русского и уже отказалась от гражданства Азербайджана, начав процедуру получения российского гражданства. Главное для Л. – это воссоединение дочерей, которые одни на свете. Но, кроме того, там, в К. “Я и другое видела. Идет внук в детский садик, возвращается с апельсином, на следующий день с бананом. Я не поняла, спрашиваю, откуда у тебя, а он говорит: в садике не захотел есть, и мне с собой положили. Медицинское обеспечение совсем другое. Заболел внук два раза подряд – и все, врач его в бесплатный санаторий направляет. У нас разве такое увидишь”. И все же уезжает она с очень тяжелым сердцем. “Выходишь в город. Думаешь, Боже мой, разве может за два три года так все измениться. Город красивый стал, чистый”. Интервью оставило у меня ощущение присутствия какого-то неумолимого потока перемен, уносящего, зачастую против воли и желания, всех захваченных им людей. Наверное, это и есть закон миграции, мы снова возвращаемся к уже сказанному, – это вера или стереотип, что где-то там обязательно будет лучше. Здесь же оставаться нельзя, здесь нет будущего. И нельзя не отметить, что тому есть и объективные причины, для русских часто получающие этническую окраску. Хотя в этом очень мало, если вообще что–то есть, от национальной составляющей, и здесь я, возможно, противоречу сам себе. Попытаюсь уточнить. Вера в отсутствие будущего увлекает за собой далеко не только русских. Подобного рода трудности испытывают зачастую и русскоязычные азербайджанцы. Азербайджанцев, признавших, по результатам переписи 1999 г., азербайджанский язык своим родным – 99.8 %, 0.2 % считают родным русский. В действительности русскоязычных азербайджанцев, несмотря на миграцию последних лет, в Азербайджане наверняка больше. И они испытывают схожие проблемы. Это – ощущение дискомфорта в новой культурной среде, вызванное развалом СССР и массовой внутренней миграцией, приведшей в столицу огромное количество сельских жителей. Т.е. это вопрос, скорее, социо–культурной доминанты, чем этнической принадлежности. Только этничность – наиболее простой способ объяснения своих жизненных неурядиц. Но в данном случае все же подчеркну, что те русские или украинцы, которые до сих пор не уехали, в массе своей все имеют работу, позволяющую, по крайней мере, содержать себя и семью. Так было и в вышеприведенном случае, хотя здесь Л. содержала дочь. В то же время нельзя не согласиться с Виктором Воронковым по вопросу о том, что “Прежняя национальная политика, нацеленная на формирование единой советской “этничности”, оказалась достаточно успешной”[7]. В национальных же государствах русские стали ассоциироваться с империей, т.е. произошел перенос представлений о Советском Союзе на Россию. Советскую империю принято критиковать, и это тоже одна из причин, почему русские чувствуют себя неуверенно. И все же, наряду с советской, для Баку огромное значение имела и городская идентичность. Бакинцы ощущают свое родство друг с другом вне зависимости от этнического происхождения и теперешнего места проживания. И здесь следует говорить о миграционных ожиданиях именно бакинцев, для которых новый Баку перестал быть прежним городом, где они чувствовали себя комфортно. Только русские, как и армяне, и евреи, составляли заметную, если не основную часть этого социума. Отсюда и эти тональности в определении причин отъезда. Попав же в Россию, бакинцы (общность, которой, видимо, суждена теперь уже короткая жизнь и которая отомрет вместе с ее носителями, разбросанными по всему миру), предпочитают общаться друг с другом. И русские из Баку зачастую не приживаются даже и в России. Мне довелось провести интервью с двумя женщинами, уехавшими в Смоленск, но так и не сумевшими там устроиться. Обе вернулись. Здесь их приняли обратно на работу и выделили жилье. Они даже отказались от российского гражданства. Вот как комментирует свое решение одна из них, В. 1970 г. рождения, образование средне–техническое, в разводе, имеет дочь. “Родители, когда уезжали, все продали, и я с ними поехала. Но там все совсем другое – и жизнь, и все. Делать нечего. Работы нет. С ребенком выйти замуж нереально. Ни семейной жизни, ни работы. Вот и вернулась, хотя родители там остались. Езжу к ним в отпуск. Здесь жизнь тоже не сахар, но там еще хуже”. Все же представляются справедливыми замечания У. Р. Брубейкера, о том, что “…не следует рассматривать обратный отток русских в Российскую Федерацию как автоматический процесс, неизбежно сопровождающий распад Советского Союза. Надо избегать чрезмерно широких обобщений при анализе причин миграции”[8]. Он совершенно справедливо указывает на то, что, хотя и следует рассматривать исход русских, я бы добавил к ним и русскоязычных, в русле процесса постимперского разъединения народов, но реальные или точнее бытовые причины тому могут быть самые разнообразные. “Не следует и уподобляться русским националистам, утверждающим, что во всех новых независимых государствах русские меньшинства дискриминируются и преследуются. Важнейшая особенность русской миграции – в ее неравномерности”[9]. Мне представляется, что в немалой степени справедливы утверждения о возможной ассимиляции или аккультурации русского населения, в том числе и в Азербайджане. Особенно это относится к женщинам. Они составляют, примерно, 2/3 оставшихся в республике русских. Очень многие из них замужем за азербайджанцами. В целом, хотелось бы подчеркнуть, что установка на отъезд в рассматриваемых случаях не столько этническая, сколько культурная. Еще раз отметим, что бакинская городская субкультура, та, о которой сейчас с грустью вспоминают представители интеллигенции, была в массе своей русскоязычной. Все те, кто считают себя принадлежащими к ней, испытывают в равной мере дискомфорт от изменившихся условий, независимо от этнической принадлежности. И только тот факт, что в значительной своей части представители ее были одновременно и представителями этнических меньшинств, придает ей некий этнический окрас. Кроме того, представляются во многом надуманными размышления по поводу выдавливания из республики еще в советский период армян и русских. Как об этом пишет, например, А. Скаков[10]. Впрочем, не он один. На это указывает и В. И. Котов, и даже У. Р. Брубейкер, в целом сторонник избегания крайностей. Все подобные выводы основаны исключительно на результатах переписей населения. “Сравнивая данные последних советских переписей населения (1959, 1970, 1979 и 1989 гг.), можно заметить, что на протяжении всех этих тридцати лет шел непрерывный чистый отток русского населения из Грузии и Азербайджана, а в последнее десятилетие и из Армении”[11]. С подобным утверждением никак нельзя согласиться. Без всякого сомнения, обстановка в том же совершенно русскоязычном Баку советских лет не стыкуется с политикой выдавливания по этническому признаку. Имел место отток армянского населения из Нагорного Карабаха, но его следует рассматривать в русле процесса урбанизации, а не этнического выдавливания. Немало армян из этих областей переезжало в Баку, где можно было лучше устроиться и найти хорошую работу, а не в Армению. При подобном подходе совершенно не принимается во внимание разница в уровнях рождаемости. Если в русских семьях, уже в 1960-е и особенно 1970-е годы, часто встречающимся явлением была однодетность, то для азербайджанцев подобные семьи редкость и сейчас. Другой момент – это большое количество браков азербайджанцев мужчин, на русских женщинах, дети из таких семей, естественно, записывались при получении паспорта как азербайджанцы. Кроме того, переписи отражали и процессы индустриализации, происходящие в Азербайджане. Например, при становлении Сумгаита как промышленного города–спутника, туда на работу в огромном количестве пересылали девушек из России. Сразу по окончании института или техникума, они по распределению оказывались в Азербайджане. Многие из них жили здесь только несколько лет, (период обязательной рабочей стажировки составлял – 2 года) и затем уезжали. Но при этом, во время переписи обозначались как жители Азербайджана. Несомненно и другое. Как раз в 1959 году, с приходом к руководству Азербайджаном Вели Ахундова, начался быстрый рост коррумпированности органов власти и становление клановщины. Когда же пост руководителя Азербайджана (первого секретаря ЦК компартии) занял Гейдар Алиев, в 1969 году, система эта получила окончательное оформление. Даже сейчас, после всех лет национального строительства, гораздо большее значение в сознании граждан страны занимает область происхождения и принадлежность к нужному роду, но не к этносу. Регионально сами азербайджанцы сильно разобщены. Можно и нужно говорить не об этническом засилье в органах власти, а о региональном. От подобной ситуации бегут и русские и азербайджанцы. Все реальное размежевание этносов началось в конце 1980–х годов в связи с развалом СССР. Указывать же на более ранний старт этого процесса, по крайней мере, по отношению к Азербайджану, нет никаких оснований. В любом случае делать подобные выводы можно только на базе специальных исследований, а не основываясь на данных переписей населения, часто и справедливо подвергаемых критике.

Затрагивая эту проблему, мы снова возвращаемся к теме, связанной с возможностями натурализации в другом мире. Здесь интересен опыт эмигрировавших в Германию. В ходе проведения интервью нам довелось убедиться в разносторонних способностях эмигрантов из Азербайджана, позволяющих им натурализоваться в этой стране. Остановимся на их представлениях о немцах. Приведу высказывания двух азербайджанцев, оба они люди с высшим образованием, по бакинской и, наверное, советской традициям относящие себя к интернационалистам и ни в коем случае не признающие за собой наличие этнических стереотипов. Р. говорит: “Немцы – это вообще отдельный разговор. Я на них смотрю и не могу понять, как этот народ полмира завоевал. Наркоманы, голубые, бабы гуляют направо–налево. Стольких партнеров меняют, что еще молодыми уже бесплодными становятся. Идет где–то, гуляет, потом приходит мужу рассказывает, как с ней плохо любовник обошелся, а тот ее еще и жалеет. Есть, конечно, и красавчики немцы, но их очень мало. Я все понимаю, разные культуры и все такое, но дело не в этом. Вот у меня соседи, семья, – голубые. Два взрослых мужика вместе живут, а у меня сын растет, и какой это ему пример. А отношение к взрослым и родителям! Брат в часе езды живет, а он его 20 лет не видел. Родители детей в 16 лет выгоняют. Это нация просто вырождается”. А вот мнение А., гражданина Германии, после двух десятков лет жизни в этой стране он считает, что “Они совсем другие люди. Консерваторы, пунктуальные до идиотизма. Они заранее рассчитают, что пойдут на вечеринку через две недели и потом две недели радуются этому. Молодые – они все интернационалисты, а стали постарше, и начинается. После сорока все одинаково одеты, ведут себя и думают даже одинаково. Начинают соблюдать обычаи, над которыми раньше насмехались. У них это как болезнь. Самое неприятное в них – это отсутствие спонтанности к действию, все до мелочей рассчитано. Это наводит на ужасную тоску. Наверное, это их плата за прогресс. Их европейская пунктуальность и привычка все рассчитывать плюс азиатская напористость и трудолюбие и делают из них тех, кем они являются. Их даже англичане гуннами называют, там ведь гунны побывали в средние века. Отсюда все эти их войны. Вообще, в них аристократизма нет. Чувствуется, что полторы тысячи лет назад они были лесорубами, и до сих пор это в них осталось. Нет, они для меня чужие люди”. Круг замыкается. Мы снова вернулись к тому, что миграция как бы поляризует людей, разбрасывает их по разные стороны баррикад. Либо они так приживаются в Германии, России или еще где–нибудь, что родина вспоминается им как дурной сон, либо они обрастают этническими стереотипами, как новогодняя елка игрушками. И речь здесь шла о людях образованных. Те, у кого интеллектуальные запросы пониже, нередко рассматривают тех же немцев или россиян как объект для надувательств. Особенно четко это видно по эмигрантам в России. Хорошо известно, что диаспора азербайджанцев, например, в Москве или Санкт–Петербурге, образовавшаяся из интеллектуалов первой волны еще советской эмиграции, старается ограничить свои контакты с мигрантами последних лет. Так, например, Р., живущий в Москве с 1978 г., чувствует себя в Азербайджане более чужим, чем в России. Вот его вполне типичная оценка новой волны эмиграции. “С одной стороны, понятно их стремление прокормить своих близких и заработать денег. С другой, большая часть из них своим поведением, а именно неуважением к русским национальным традициям и правилам поведения, участием в криминале, создали негативный образ азербайджанцам в России, что здорово осложняет жизнь остальным. Поэтому трения между старой и новой волной эмиграции, несомненно, существуют, причем эта проблема характерна для всей России. Так, если старая часть “эмиграции” уже осознает в полной мере необходимость создания диаспорских организаций, то новая “эмиграция” выступает в роли этаких временщиков, стремящихся выжать все соки из контролируемой территории, не заботясь о последствиях. В общем, слабость наших диаспорских организаций и их неспособность контролировать миграцию из Азербайджана (создания курсов для вновь прибывших для овладения русским языком, изучения местных традиций и правил поведения, подготовка детей к обучению в российских школах и т.д.) может привести к весьма непредсказуемым последствиям”.

Последний момент, на котором мы остановимся, – наличие религиозных каналов миграции. Возможно, из-за относительной сложности и долговременности претворения в жизнь, этот вариант не так популярен. Но, однозначно, многими мигрантами религиозная принадлежность используется в целях облегчения натурализации на новой родине. Так, например, один из уехавших три года назад из Азербайджана молодых людей, осел в Англии. Для получения вида на жительство он использовал политические мотивы, но обосноваться в Лондоне ему помогли мусульмане–турки, чью мечеть он посещал. Кроме того, значительную поддержку он имел со стороны англичанки, принявшей ислам. Будучи стеснен в жилье, он подолгу жил у нее. Община помогала ему деньгами и способствовала нахождению работы. Второй случай куда более интересный. Молодая пара, здесь и далее Ш. (она) и А. (он) эмигрировали в Великобританию и получили там убежище в качестве беженцев из–за религиозных притеснений. Принадлежали они к одной из лютеранских общин. Уехали в 1997 году и в настоящий момент живут в Лондоне. В момент отъезда Ш. была уже на пятом месяце беременности. У нее сохранился неприятный осадок от разговора с консулом в Баку, тем, который решал вопрос о предоставлении им визы. “На меня он вообще не смотрел, как будто я пустое место. Хоть я лучше, чем А., говорила по–английски. Я думаю, что я просто темная, брюнетка, поэтому он так плохо ко мне относился”, (ее муж А., блондин, – С.Р.). Трудно сказать, насколько она права в своих заключениях насчет этнических предубеждений консула, но этот негативный опыт в любом случае не помешал им уехать. Здесь следует остановиться на моменте, который мы обходили молчанием до сих пор. Чтобы получить визу на въезд в какую–нибудь страну, входящую в ЕС, необходимо предъявить массу документов, удостоверяющих прочное финансовое положение получателей, дабы удостовериться, что у них есть хорошо оплачиваемая работа и недвижимость, желательно в виде квартиры и т. д. Даже если подделать часть документов, как это сделали Ш. и А., сумевшие представить доказательства того, что у них есть недвижимость в Турции, это все равно весьма дорогостоящее предприятие. В Лондоне их ждал знакомый, уехавший таким же образом, но раньше. Они провели большую подготовительную работу. Например, подготовили статью, якобы изданную в одной из местных газет, где утверждалось, что А. подвергался преследованиям за свои религиозные убеждения. “Мы прямо в аэропорту заявили о себе, как беженцы. Приехали мы по туристической визе и первую неделю прожили в отеле. Мы так растратились, что у нас с собой было только 50$ в момент отъезда. Но община сразу же нам оказала полную поддержку”. Мне трудно судить о действительных религиозных убеждениях Ш. и А., но я все же склоняюсь к мысли, что для них это больше способ уехать. Думаю, что изучение подобных случаев должно стать еще одним направлением исследований по миграционной проблематике.

В завершение хочется заметить, что интересный индикатор, характеризующий все многообразие этих процессов – рождение мифов по миграционной тематике. Конструированием их активно занимаются работники СМИ. Например, в публикациях, выходящих в весьма популярном в Азербайджане журнале “Монитор”, очень эмоционально упоминается самоотверженный и сознательно направленный на благо родины, а не на свое личное материальное благополучие, труд эмигрантов. Впрочем, с не меньшим успехом, как замечает В. Тишков, формируют миграционные мифы ученые и эксперты. В случае с Азербайджаном это и непоколебимая уверенность в малой миграционной подвижности азербайджанцев. Малой в силу отсутствия у азербайджанцев какой–то природной, а лучше сказать генетической, предрасположенности к перемене места жительства. Интересно, что об этой особенности часто пишут азербайджанцы, постоянно проживающие за рубежом. При подобном подходе за рамками остается единственно возможная объяснительная модель, опирающаяся на социальные причины миграционных процессов. То, что азербайджанцы отличались низкой миграционной активностью, достаточно просто объясняется высоким уровнем традиционности этого социума. А возросшая миграционная активность последних лет – тем, что нормы и ценности традиционного общества быстро утрачивают свои позиции перед фактом резкого ухудшения условий жизни. Почти полностью развалившаяся экономика страны просто не в состоянии предоставить заработок всем работоспособным жителям Азербайджана. Кроме того, и глобализация берет свое. Азербайджанцы медленно, но верно превращаются в современную урбанизированную нацию. Завершение этого процесса, видимо, еще не близко, но ход его неумолим. Поэтому уже сейчас мы видим людей, которые хотят жить там, где им хорошо и удобно жить. Мир становится ближе и понятнее. Кровная привязанность к родной земле теряет свое значение. И здесь видны ростки мира будущего, когда одно из базовых прав человека – право на выбор места жительства – станет вполне естественным и единственно правильным способом организации жизни индивида. Главной нашей целью было стремление обратить внимание на сложность и многоуровневость этих процессов, не сводимых к какой–либо одной причине. Непредсказуемость и разнообразие их лучше всего заметны по описаниям историй самих мигрантов. Например, к какой из обозначенных нами категорий при проведении серии интервью следует отнести Омара. Будучи этническим евреем, он после окончания восьмого класса средней школы поехал на учебу в Россию. В 1991 году, закончив обучение в техникуме, вернулся и устроился в Баку на работу в магазин. Но через некоторое время “нервы его не выдержали” долгого сидения на одном месте, и он снова пустился в путь. В 1994 году он осел на четыре года в Кавказских Минеральных водах, заведующим магазином. Затем переехал в Москву, но оттуда через полгода вернулся на неисторическую родину. Здесь он практически сразу увлекся иудаизмом. К религиозным догматам он, похоже, всегда испытывал слабость и в России, еще в бытность студентом успел побывать православным христианином. Организация, в которую он попал, отправила его в Израиль, где он остался в религиозной школе (ешиве) на год и вернулся в Баку уже гражданином Израиля. Через некоторое время он снова уехал, теперь уже на более длительный срок и вернулся в 2004 году в Азербайджан работать, но уже с женой, по происхождению дагестанской еврейкой. Причем постоянное место его работы находится в городе Куба, где существует вторая по величине после Баку еврейская община. За свои недолгие тридцать с хвостиком, он успел побывать, если исходить из нашей системы координат, и эмигрантом и реэмигрантом и даже иностранцем, переехавшим жить и работать в Азербайджан. Возможно, данный случай и исключение, но он хорошо передает всю неоднозначность положения эмигрантов, а значит и миграционных процессов в целом. Наверное, именно это и делает миграцию интереснейшим предметом для изучения.